Послышался стук, и она обернулась.
Кто-то стоял за дверью.
Ее это удивило. Гости в этом доме бывали нечасто. Она жила в старом районе, застроенном домами в стиле раннего модерна, который в последнее время стал чуть престижнее, чем когда они с мужем, служившим в телефонной компании, тут поселились. Соседи ее были в основном бездетные пары лет тридцати — сорока, не обремененные необходимостью долго добираться до работы и потому возвращавшиеся домой еще до темноты. Со своими ближайшими соседями Хансонами, которые поселились здесь три года назад, она ни разу даже не разговаривала. Впрочем, то обстоятельство, что они распорядились, чтобы их садовник заодно подстригал лужайку и перед домом их соседки, чтобы не портила вид, говорило само за себя.
Зато лужайка у нее всегда была подстрижена, и бесплатно, так что ей ли было жаловаться?
Эванель включила свет над крыльцом и открыла дверь. На пороге стоял приземистый, плотно сбитый мужчина средних лет с коротко подстриженными темно-русыми волосами. Брюки и рубашка у него были безупречно отутюжены, туфли начищены до блеска. У ног стоял аккуратный чемоданчик.
— Фред!
— Привет, Эванель.
— Что тебя сюда привело?
На нем лица не было, но он попытался улыбнуться.
— Я... мне нужно где-то пожить. Вот я и подумал о вас.
— Что ж, вполне резонно. Я старуха, а ты гей.
— По-моему, мы отличная пара.
Он пытался бодриться, но в свете фонаря походил на стеклянного человечка, чуть толкни — разлетится на тысячу осколков.
— Проходи.
Фред подхватил свой чемоданчик, вошел и остановился посреди гостиной. Он был похож на маленького мальчика, который сбежал из дома. Эванель знала Фреда всю его жизнь. Он два года подряд выигрывал межшкольное состязание по правописанию, а потом, в четвертом классе, уступил Лорелее Уэверли. Эванель, которая пришла поболеть за Лорелею, застала Фреда плачущим в спортивном зале. Она обняла его, а он взял с нее слово не говорить его отцу, что он так раскис. Отец учил его ни в коем случае не плакать на глазах у посторонних. Что они о нем подумают?
— Сегодня Шелли пришла на работу пораньше и застала меня в кабинете в пижаме. Мне проще было остаться в магазине. Там я всегда знаю, что делать, — признался Фред. — Но толки, наверное, уже пошли, так что я не могу снять номер в мотеле. Не хочу доставлять Джеймсу это удовольствие. Черт, я даже не знаю, заметил ли он вообще, что я не ночевал дома. Он даже не позвонил спросить, где я был. Никакой реакции. Я не знаю, что делать.
— Ты вообще с ним разговаривал?
— Я пытался. Как вы советовали. После того как я в первый раз остался ночевать в магазине, я позвонил ему на работу. Он сказал, что не хочет это обсуждать и что если я наконец-то заметил, что что-то не в порядке, это еще не значит, что все исправится само собой. Я рассказал ему про вино, которое купил у Клер. Он сказал, что я спятил, если хочу, чтобы все опять стало так, как было, когда мы только познакомились. Я не понимаю, что произошло. Все было прекрасно, а потом шесть месяцев спустя я вдруг понял, что не могу вспомнить, когда мы в последний раз говорили по-человечески. Такое впечатление, что он все это время постепенно отдалялся от меня, а я ничего даже не замечал. Как можно не заметить таких вещей?
— Что ж, можешь жить у меня, сколько захочешь. Но если кто-нибудь спросит, мне придется сказать, что мои неотразимые женские чары заставили тебя изменить своим пристрастиям.
— Я готовлю замечательные бельгийские вафли с изумительным персиковым компотом. Просто говорите, чего вам хочется, и я все сделаю.
Она потрепала его по щеке.
— Впрочем, мне все равно никто не поверит.
Эванель отвела Фреда в комнату для гостей в конце коридора. Там громоздилось несколько коробок с «аптечками» и три керосиновых обогревателя, но она поддерживала эту комнату в относительном порядке и вот уже тридцать лет каждую неделю застилала кровать свежим бельем. После того, как умер муж Эванель, в доме образовалась пустота, которая до сих пор никуда не делась, просто была лучше скрыта. В те горестные дни, когда он только скончался, к Эванель приходила ночевать Лорелея, но потом она стала старше и пустилась во все тяжкие, и эти ночевки сошли на нет. Потом время от времени ночевала Клер, когда была маленькой, но она больше любила спать дома. Эванель и в голову не приходило, что однажды в ее доме будет ночевать Фред, однако ей было не привыкать к сюрпризам. Это было все равно что открыть банку с грибным супом и обнаружить вместо него томатный: скажи спасибо и съешь что дают.
Фред положил чемоданчик на кровать и огляделся по сторонам.
— Я как раз собиралась сделать себе попкорна и посмотреть новости. Хочешь со мной?
— Конечно, — сказал Фред и двинулся за ней. Он как будто обрадовался, что ему сказали, что делать. — Спасибо.
Ну разве это не мило, подумала Эванель, когда они уселись на диван с миской попкорна. Они досмотрели одиннадцатичасовые новости, а потом Фред вымыл миску.
— Увидимся утром, — сказала Эванель, вынимая из холодильника банку кока-колы. Она любила оставить ее открытой на ночь на прикроватной тумбочке, а проснувшись, первым делом к ней приложиться. — Уборная дальше по коридору.
— Погодите.
Эванель обернулась.
— А правда, что в детстве вы как-то раз дали моему отцу ложку? А он потом увидел в земле что-то блестящее и выкопал этой ложкой ямку, а там оказался четвертак? И на эти деньги он купил билет в кино и там познакомился с моей матерью?
— Я действительно дала ему ложку. Но не в моей власти исправлять положение вещей, Фред.