Он двинулся следом за Клер по лужайке к ее фургону, который она оставила на улице. Его взгляд жег ей затылок. Она и не подозревала, каким уязвимым может сделать человека короткая стрижка. Она открывала постороннему взгляду все то, что всегда было спрятанным: ее шею, линию плеч, очертания груди.
— Чего вы боитесь, Клер? — негромко спросил он.
— Не понимаю, о чем вы.
Они подошли к фургону; Клер открыла багажник и сложила в него свои две коробки. Тайлер остановился сбоку от нее и поставил свои две коробки рядом.
— Вы боитесь меня?
— Вот еще! — скривилась она.
— Вы боитесь любви?
— Какая самонадеянность. — Она принялась пристегивать коробки, чтобы бутылки не разбились при движении. — Если я не поддерживаю ваши поползновения, это еще не значит, что я боюсь любви.
— Вы боитесь поцелуя?
— Ни один человек в здравом уме не боится поцелуя. — Она закрыла багажник и, обернувшись, обнаружила Тайлера куда ближе, чем ожидала, слишком близко. — Не вздумайте, — ахнула она и оказалась прижатой спиной к стенке фургона: он подступил к ней еще ближе.
— Это всего лишь поцелуй, — продолжал он, надвигаясь; она не могла понять, каким образом он может стоять так близко и при этом не касаться ее. — Что в нем такого страшного, верно?
Он уперся ладонью в стенку фургона рядом с ее плечом и наклонился вперед. Разумеется, можно было уйти. Отстраниться и вновь повернуться к нему спиной. Но тут он склонил голову, и она увидела тонкие паутинки морщин у него вокруг глаз и крохотный шрамик на мочке уха там, где оно когда-то было проколото. Все это лучше всяких слов рассказывало о нем, о его прошлом, складывалось в занимательную картинку, которую хотелось рассмотреть. Она вовсе не собиралась узнавать о нем такие подробности, но стоило всего лишь на миг поддаться любопытству, и она пропала.
Его губы медленно коснулись ее губ, и по коже ее разбежались теплые мурашки, как от коричного масла. Значит, вот как это бывает? Гм. Не так уж и противно. Он чуть наклонил голову, и ее охватило какое-то странное щекотное чувство. Оно появилось из ниоткуда и распространилось по всему телу. Клер изумленно ахнула, губы ее приоткрылись, и тут-то она утратила власть над происходящим. Его поцелуй стал более требовательным, его язык проник к ней в рот, и в ее мозгу разом пронеслись миллионы горячечных образов. Эти образы родились не в ее, а в его воображении — слившиеся в единое целое обнаженные тела, сплетенные руки, совместные завтраки, долгие годы друг рядом с другом. Откуда взялся этот упоительный морок? Господи, но до чего же это было приятно! Ее руки внезапно очутились в тысяче мест сразу: они прикасались к нему, цеплялись за него, притягивали ближе. Он прижал ее к фургону с такой силой, что едва не оторвал от земли. Это было невыносимо, ей казалось, она умирает, но от одной мысли о том, что это безумие может прекратиться, что этот мужчина, этот невероятный мужчина отпустит ее, у нее разрывалось сердце.
Прежде она задавалась вопросом, что будет, если он ее поцелует: уменьшится ли от этого ее нервозность, ее томление, или станет только еще хуже? Оказалось, что он впитал все это, словно энергию, а потом отдал назад, обогревая ее. Вот это открытие!
В ее сознание медленно проникли свистки и улюлюканье; она отстранилась и увидела группку подростков, щелкающих языками и ухмыляющихся.
Клер проводила их взглядом через плечо Тайлера. Он не сдвинулся с места. Он тяжело дышал, с каждым вздохом его грудь касалась ее груди, которая вдруг стала такой чувствительной, что это почти причиняло ей боль.
— Отпусти меня, — сказала она.
— Вряд ли получится.
Клер отпихнула его и выскользнула из его объятий. Его шатнуло вперед, как будто он не держался на ногах. Она поняла почему, когда попыталась забраться на водительское сиденье и с трудом добралась до него. Ее охватила такая слабость, словно она много дней ничего не ела и много лет не двигалась.
— И все это из-за одного поцелуя. Если мы когда-нибудь займемся любовью, мне придется приходить в себя целую неделю.
Он с такой легкостью рассуждал о будущем! Те образы, которые она уловила, были такими яркими. Но она не могла ввязаться во все это, потому что потом оно неминуемо должно было закончиться. Такие вещи всегда заканчиваются. Нельзя принять это удовольствие, потому что потом она всю оставшуюся жизнь будет тосковать по нему, расплачиваться за него.
— Оставь меня в покое, Тайлер, — сказала она; он с трудом отодвинулся от фургона, грудь у него все так же часто вздымалась и опадала. — Не нужно было этого делать. И больше такое не повторится.
Клер уселась в свой фургон и сорвалась с места, помчалась, то и дело наталкиваясь на поребрики и проезжая на красный свет.
В позапрошлом столетии Уэверли были семейством богатым и уважаемым. Когда благодаря череде неудачных вложений денег они лишились своих капиталов, Кларки втайне торжествовали. Кларки были богатыми землевладельцами; на их обширных землях произрастал лучший хлопок и самые сладкие персики. Уэверли не могли тягаться с ними в богатстве, но зато они были выходцами из загадочного старинного рода из Чарльстона, которые построили себе дом в Бэскоме и всегда держались лучше, чем этого ожидали Кларки.
Когда известие о бедности Уэверли достигло женщин Кларк, те на радостях устроили небольшую вечеринку с танцами в бледном свете месяца. А потом, мня себя благодетельницами, принялись носить Уэверли побитые молью шарфы и безвкусные пироги, в которые недоложили сахара. На самом деле они втайне надеялись увидеть, как без слуг некому больше натирать в доме полы и как голо стали выглядеть комнаты после того, как из них вынесли почти всю мебель.