— Мне кажется, тогда ты сделала это, чтобы выставить ее на посмешище, — сказал Генри, присаживаясь рядом с ней. — Теперь я замечаю, что ты одеваешься как она, но думаю, что на этот раз ты искренне хочешь быть похожей на нее.
Сидни оглядела свою блузку без рукавов, которую позаимствовала у сестры.
— Верно. Впрочем, этому поспособствовало еще и то, что я не захватила с собой почти никакой одежды, когда приехала сюда.
— Вы уезжали в спешке?
— Да, — ответила Сидни, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
Ей нравилось теперешнее положение дел, те отношения, которые между ними установились, так похожие на те, что были у них в детстве. Дэвиду в этой картине мира места не было. Когда они были вместе, он даже не существовал. К тому же Генри не принуждал ее ни к чему большему, нежели простая дружба, и это было огромным облегчением.
— Значит, ты был на той дискотеке?
Он кивнул и сделал глоток из своего стакана.
— Я пришел с Шейлой Баумгартен. Она училась на класс старше.
— Ты часто ходил на свидания? Я что-то не помню, чтобы видела тебя в традиционных местах встреч парочек.
Он пожал плечами.
— Ходил иногда. В выпускном классе и еще год после я встречался с девушкой из Университета Западной Каролины.
— Западной Каролины, говоришь? — Она шутливо подтолкнула его локтем. — Значит, тебе нравятся женщины постарше.
— Мой дед твердо верит в то, что у нас в семье все мужчины непременно женятся на женщинах старше себя. Я делаю это, чтобы сделать ему приятное, но, возможно, какая-то доля правды в его словах все же есть.
Сидни рассмеялась.
— Так вот почему твой дед спросил меня, сколько мне лет, когда мы приходили к тебе на мороженое!
— Именно поэтому, — кивнул Генри. — Он вечно пытается свести меня с какой-нибудь женщиной. Но всегда настаивает на том, чтобы она была старше.
Сидни не хотелось этого говорить, поскольку эти их встречи с Генри очень ей нравились, однако в конце концов она все же решила сделать ему приятное и сказала:
— А знаешь, нашей администраторше Амбер почти сорок. И ты ей нравишься. Давай я сведу тебя с ней.
Генри уткнулся в свой стакан и ничего не ответил. Она очень надеялась, что не смутила его. Приятель никогда не казался ей застенчивым.
Он вскинул голову, и в солнечном свете Сидни увидела, как кожа под его коротко обстриженными волосами стремительно порозовела. Наверное, от солнца. Она протянула руку и ласково, как мальчика, потрепала его по голове. Он до сих пор и оставался для нее тем дружелюбным, полным достоинства маленьким мальчиком, которого она когда-то знала. Ее самым первым другом.
— Носил бы ты бейсболку. Обгоришь ведь.
Он повернулся к ней и очень странно, почти печально посмотрел на нее.
— Ты помнишь свою первую любовь?
— Ну конечно. Это Хантер-Джон Мэттисон. Он был первым мальчиком, который пригласил меня на свидание, — с грустью сказала Сидни. — А кто был твоей первой любовью?
— Ты.
Сидни рассмеялась, решив, что он пошутил.
— Я?
— В первый же день шестого класса меня точно обухом по голове стукнуло. После этого я не мог разговаривать с тобой. И всегда жалел об этом. Когда я увидел тебя на праздновании Четвертого июля и это состояние повторилось со мной снова, я сказал, что на этот раз не допущу, чтобы это помешало нам быть друзьями.
Эта мысль никак не желала укладываться у Сидни в голове.
— Что ты такое говоришь, Генри?
— Я говорю, что не хочу, чтобы ты сводила меня со своей Амбер.
В мгновение ока ее картина мира изменилась. Она больше не сидела рядом с маленьким Генри.
Она сидела рядом с мужчиной, который любил ее.
В тот же день Эмма вошла в гостиную после безуспешной попытки поднять себе настроение при помощи похода по магазинам. В городе она наткнулась на Эванель Франклин, и та сообщила, что весь день ее ищет, потому что должна дать ей два четвертака.
День у нее и вправду выдался хуже некуда, поэтому полученные от чокнутой старухи деньги показались единственным светлым пятном.
Она сделала огромную ошибку, когда встретилась за обедом с матерью, чтобы продемонстрировать покупки. Ариэль выругала дочь за то, что та купила недостаточно нижнего белья, и немедленно отправила ее подыскать что-нибудь сексуальное для Хантера-Джона. Впрочем, даже белье не исправило бы положения. Они с Хантером-Джоном не занимались сексом уже больше недели.
Внезапно она бросила пакеты, увидев Хантера-Джона на диване с большим альбомом в руках. Он снял пиджак с галстуком, в которых уходил с утра на работу, а рукава его рубашки были закатаны.
— Ой, Хантер-Джон! — воскликнула Эмма, широко улыбаясь, несмотря на сосущее чувство тревоги под ложечкой. — Что ты делаешь дома посреди дня?
— Я взял отгул. Я ждал тебя.
— Где мальчики? — спросила она в надежде завлечь его в спальню.
Ее взгляд метнулся к розовому пакету, тому самому, в котором лежал прозрачный черный лифчик и не скрывающие практически ничего трусики с крошечными красными бантиками.
— Няня повела их в кино, а потом куда-нибудь поесть. Я подумал, что нам надо поговорить.
Она судорожно стиснула кулаки. Поговорить. Обсудить. Расстаться. Нет уж. Она кивнула на альбом, который он держал в руках.
— Что ты смотришь?
— Наш выпускной альбом, — сказал он, и у нее оборвалось сердце.
Как все могло бы быть! Она украсила его рабочий кабинет дома старыми футбольными фотографиями и призами. Она даже вставила в рамку его старую спортивную футболку. То было время, которым он мог гордиться, время, когда все было возможно.